Получив известие о смерти кузины, Николь несколько дней была в таком ступоре, что и слова не вымолвить — Оливер с Дэниэлем пытались остаться с ней, но девушка предпочла им одиночество. Безусловно, смерть Дженны сама по себе стала тяжким ударом, но, что ещё хуже — при каких обстоятельствах. Кому агент Салема Фостера могла так насолить? Жестоко убита.
Может быть, паранойя, но Никки казалось, будто замешаны какие-то силы: сама она узнала о них скорее недавно, и так вдохновилась, что даже не думала, к какой катастрофе они могли привести, потому что способности — они могут быть разные.
Или вообще не иметь отношения к делу.

Трудно сказать, как ей пришло в голову пойти к Салему. Он, конечно, мог лучше других знать Дженну Уильямс, да вот только Николь не сказала бы, что хотела о ней говорить. Изрядно пришибленная тем, что узнала, девушка с трудом понимала, чего ей хотелось на самом деле: то ли чтоб все провалились, то ли — чтоб отвлекли. Она не умела страдать, с детства привыкнув поднимать всем вокруг настроение. И так тяжело Никки, до сих пор, пожалуй что, не было. Полагаясь на ставшую привычной везучесть, она написала письмо мистеру Фостеру.
Непонятно, на что можно было надеяться, но везение Уильямс сыграло ей на руку, и мужчина назначил им встречу.
Хотел поговорить о Дженне? «Не столько, я думаю,» — пронеслось в голове у Николь, пока та поднималась по лестнице. «Не важно, какой была Дженна: важно то, как она умерла,» — не то, что Уильямс задумала сделаться Холмсом при юбке, а то и мисс Марпл в комплекте с Мегрэ, но она точно не думала, что всё тут так просто. За убийством кто-то стоит.
Девушка не держала полицейских за идиотов, и всё же это они проморгали рынок способностей — безусловно, за взятки, но — проморгали. Наверняка там и было, кому доверять, но Николь Уильямс прекрасно знала — разговаривать с ней там не станут.
Она вообще не должна была знать о способностях, а уж покупать их — тем более. Но, вот на это как раз Никки было плевать: на её собственный взгляд, девушка уже достаточно об этом подумала. Да и поздно уже: способности куплены.

Тройка ударов костяшками пальцев о дерево двери. Прикрыв глаза на пару мгновений, она вздыхает. Нет, ей не старшно, не боязно, да и стесняться Николь не привыкла.
Просто было плохое предчувствие, и был ли писатель виной тому — кто его знает.

— Николь Уильямс. Можно войти? — Вот так заявиться к известному писателю, опережая толпы желающих получить автограф? Не самое разумное применение способности, но Никки пока не могла придумать другого: она в шутку скорее купила это, посчитав, что должно быть очень круто. Подозревала она, во что ввяжется этим волей-неволей?
Definitely, she didn't. Одёрнув льняной пиджак, девушка вытащила наушники прежде, чем получила приглашение войти. — Добрый день, мистер Фостер, — Сколько людей мечтало о том, чтобы вот так говорить с ним? А Никки плевать, и дело не в Дженне.
Просто ей повезло осознать, как высоки были ставки в игре. Как ей мог помочь Салем — не важно: мисс Уильямс надеялась, что неспроста захотела прийти к нему.
Неспроста думала, что он что-то знает.

А ведь это, на самом деле, очень странная штука — везение — знаете? Непонятно порой, зачем что-то делаешь: вот сейчас, для чего Николь шла к Салему Фостеру? Да и как вообще ей могло повезти, если всё, о чём она могла думать — смерть Дженны, и девушка не была уверена даже, что вообще найдёт, что сказать ему. Никогда прежде ей не давались трудно знакомство, общение, но сейчас разговаривать ей было сложно. Может быть, в такие моменты и лучше говорить только с теми, с кем незнаком — Никки не знала.
Не знала она и того, насколько ей подконтрольна способность: подконтрольна вообще или, как в «Гарри Поттере», felix felicis? Мисс Уильямс вообще не привыкла столько копаться в себе, потому обычно не так, чтобы парилась. Не сказать, что у неё вообще раньше были причины страдать. То есть бывали, конечно, влюблённости — во что попало, как у всех юных девушек, но по сравнению с тем, что сейчас она чувствовала — это были только цветочки.
От хорошей-то жизни она вряд ли пошла домой к незнакомому мужчине, будь он хоть писателем, хоть ещё кем — до такого, на самом деле, ещё надо додуматься. Николь, правда, стоит отметить, и не такое могла отмочить, а купив способность вообще могла позволять себе почти всё, что ей вздумается. В смысле, сможет, когда разберётся, что такое — поля вероятности. С философией Никки знакома была очень шапочно, но понимала, насколько по-разному может везти. Неоднозначно. Потому она, вероятно, и не любила рефлексию: появлялось потом слишком много вопросов, а единственно верных ответов никто дать не мог. Чего, в таком случае, она ждёт от Салема Фостера? Можно подумать, он знает, за что с Дженной могли сделать такое: Николь сама знала, что ни за что.
Иногда люди, бесспорно, преподносят сюрпризы, но мисс Уильямс ещё не в полной мере оправилась от приступа максимализма, которым обычно страдают подростки, пусть у неё он и прошёл в лёгкой форме. В любом случае, странно было бы мудрости ждать от неё, потому что мудрым должно достать сил отпускать человека, а Николь никак не хотела расстаться с кузиной.

В тот день она отчаянно не хотела идти ни в храм, ни на кладбище: ей казалось, так проще считать, будто бы Дженна уехала просто. Может быть в Нью-Йорк, где она будет счастлива, даже пусть никогда не напишет письма. В тот день Николь Уильямс не любила реальность, ей отчаянно нужно было сбежать от неё, но бежать было некуда. Чёрный тонкий платок лёг на волосы, кудрявые светлые пряди выбивались наружу от ветра. Весь тот день она, точно серая моль, оставалась где-то в углах, в стороне.
Она понимала — Никки Уильямс здесь нечего делать: она создана для веселья, создана радовать всех вокруг и смешить, а какой смех мог быть здесь, какой смех, вы скажите, когда Дженну убили? Это даже не роковая случайность: кому-то была нужна её смерть. Но кому? Этот вопрос терзал девушку, как бы отчаянно она не хотела абстрагироваться и от него, и от полных сочувствия взглядов.
Что она могла сделать? Уже поздно, по правде. Затеять вендетту? Да ну, в самом деле — это смешно.

Когда мистер Фостер пустил её, отступать было некуда.
Может быть, прийти к нему было безумием, может быть — чистой воды. Но что другое, как не безумие, порой помогает отвлечься от потрясения? Николь понимала, что нужно жить дальше, интуитивно, наверное чувствовала — нужно прийти к нему, он что-то знает. Что-то такое, о чём люди молчат. Как ещё объяснить, что его не было там средь крестов и могил, под крики воронов? Они, кажется, были довольно близки, как коллеги, может ещё как кто — Никки не знала. Она побыстрее прошла в кабинет, точно там атмосфера должна стать рабочей: как ей вести себя просто в квартире? Сколько сотен людей мечтали попасть сюда, выпить чай с самим Салемом, а Николь с трудом понимала, что делает здесь. Осталась бы дома, пошла к Джеймсу и Оливеру — много чего можно было придумать, но «вернуться» — она не готова. Обязательно, позже, но — не сейчас.
Сейчас ей нужна тишина кабинета Салема Фостера и эта неловкость, что между ними возникла: он не просил встречи с ней, а Николь не знала, почему захотела прийти к нему. Может, удача подскажет сейчас?
— Просто Никки, — быстро проговорила девушка, накручивая и без того вьющийся локон на палец: обращение «мисс» она не любила, потому что за ним в школе шла отповедь, и Николь, что Том Сойер, привыкла — ничего хорошего «мисс» не сулит. Кивнула, когда Салем спросил про дорогу.
А выпить ей раньше, пожалуй что, не предлагали. Нет, на посиделках с друзьями — естественно, но так официально, как в фильмах, — ни разу. Может, это шанс попить ягермейстер? В другой раз Николь бы могла.
— Да, спасибо, — закинув почти плоскую сумку себе на колени, девушка села на диван, стараясь вести себя скромно. Общаться со взрослыми, не считая родителей, ей доводилось нечасто и — в школе. — Хорошо, Салем, — Никки чуть улыбнулась, подумав, что так разговаривать и впрямь будет проще. — Простите, что помешала вам, — девушка всегда раньше знала, как начать разговор — она чувствовала, а сейчас могла одно лишь — назвать имя Дженны. Можно ли просто, вот так, едва познакомившись? — Просто вы не пришли, я подумала, что ..., — Уильямс даже сказать не могла, о чём точно. — Может, вы знаете, кто мог это сделать? — Иносказания всегда плохо ей удавались, и сейчас у неё вырвался единтсвенный вопрос, ответ на который Никки хотела найти.

По правде сказать, Салем Фостер мог не трудиться: Николь сама знала, что ведёт себя глупо. Ещё и пяти минут не прошло, кажется, как она здесь, а уже пожалела об этом сто раз. Уходить, сейчас, впрочем, будет нелепо: с тяжёлым сердцем она шла сюда, оказавшись впервые в таком состоянии, когда н и ч е г о  вокруг не мило, и совсем непонятно — что делать дальше.
Мир вокруг прежний, словно Дженны в нём никогда не было. Лондон не плакал по ней, потому что дожди здесь — обычное дело.
Вечности всё равно, кто в ней жив, а кто умер: бесконечно течение времени и — непрерывно. Никки тоже не плакала.
Она просто замкнулась.

Временами Уильямс казалось, что из реальности она попросту выпала. Глубока рана на сердце, но чувство такое, что — не открытая.
Боль пожирала Николь изнутри, но ощущалась — лишь приглушённо, потому что душа её сжалась в комок словно, защищаясь от боли. She had never dealt with such pain, so nowadays Nicole does not know even how to live after a tragedy, which was to ruin her, but somehow it didn't. Девушка видела, как обливались слезами в кино, читала, как это — в книгах, но сама оставалась спокойна, и даже внутри неё пламени не было. Неприятное чувство, пусть не знала покоя с того самого дня, как ей рассказали.
Николь потерялась. Никогда прежде несвойственная этой жизнерадостной девушке тяга к одиночеству зацвела буйным цветом, и чтоб как-то вырваться, она пошла не к Дэниэлу и Оливеру, но к человеку, который не знал её.
Как вообще мог помочь тот, кто не знает? В который раз в сознании только один вопрос — зачем она здесь? Его дело, если он не пришёл попрощаться, если теперь говорил что-то странное.

Или он прав.

Пока Салем доставал что-то из шкафа, Николь чуть свела вместе брови — она вспоминала.
Может, и ей было нечего делать там в тот день: девушка и слезинки не проронила на кладбище, хотя все, казалось, этого ждали.
Тёмные очки скрывали совершенно сухие глаза, а замёрзшие руки лишь на мгновение коснулись гладкого дерева закрытой крышки. Видимо, боль оказалась сильной настолько, что пусти Уильямс её в своё сердце — оно разорвётся.
Но сама Никки подумала, что слишком бесчувственная: в восемнадцать немногие могут понять своих чувств. Правда же в том, что не склонная к выражению страшных поистине чувств напоказ, девушка заперла их внутри, не позволив самой себе мучиться.
Только ли дело в везении? Вряд ли: её жизнерадостность была не беспочвенной, просто прежде боль никогда не была такой сильной, чтоб Николь чувствовала, как её глушит, как та бьётся внутри, силясь порвать неразрывные цепи.
Время — хороший врач, и не плача по Дженне сейчас, она после ведь — тоже не станет.
Да и разве хотела кузина, чтоб после смерти её Николь потеряла себя, стала мрачной?

Да не хотела она умирать.

Ситуация была, безусловно, неловкая: Николь не привыкла особенно переживать, кто что о ней мог подумать, но причина тому — не отсутствие мнительности. Она просто привыкла всем нравиться. Тем не менее, Салем впервые беседовал с Уильямс, и кто знает, что он подумал. Нет, симпатия писателя Никки была ни к чему, разумеется, но неприязнь заслужить не хотелось тем более.
Девушке уже почти стало жалко себя: что она сидит здесь и не знает зачем, несёт чушь, тратит время писателя, как вдруг тот сказал, что он знает. Николь резко подняла взгляд на него.

«Безусловно, я знаю, кто мог это сделать,» — несмотря на то, что Николь сейчас вела себя, может, не очень умно, услышав такое, узнать имена она не надеялась. Так и есть: Салем, в общем, сказал очевидное. И хотя Уильямс не была с ним согласна, разве время сейчас, чтобы спорить? Сама ведь спросила. — Это нелюди, Салем, — неожиданно, слова писателя словно смогли пробить лёд, что сковал её душу больше, чем следовало. — Полицейские отказались отдать нам её тело, Вы понимаете? Её хоронили в закрытом гробу, — с её губ «понимаете» едва не срывается во второй раз. — Не в клыках дело, когда до такого доходит, — а ведь она не пришла вести с ним дискуссию, ну к чему сейчас эта полемика? Какая разница, как умерла Дженна, когда неизменно одно — её больше нет.
— Нет, Салем, вы не подумайте, — голос уже не был так полон уверенности — я не пытаюсь играться в расследование, — и хотя в действительности Николь всё же отчасти лукавила, стать доморощенным детективом в её планах не было.
И смерть кузины — не повод играть в Калле Блумквиста, Мегрэ и мисс Марпл. — Неспроста они что-то утаивают, — негромко закончила Николь, понимая, что совершенно зря завела разговор этот.
Чего и боялась: переливать из пустого в порожнее даром, кому это надо. Дженне уже не помочь, а виноватых — пусть ищет полиция.
Но мисс Уильямс не была бы собой, оставайся она в стороне от т а к о г о.